nazdrave
31.01.2011, 21:51
76В чем ошибка Павловских?
Пришла, похоже, пора собирать камни, говоря языком Экклезиаста. И для читателей – и для меня.
Мы отталкивались от факта. Один из самых изощренных апологетов режима, шеф Русского института Г.О. Павловский со своей командой (весьма, надо признать, квалифицированной) регулярно охмуряет влиятельных западных интеллектуалов.
Он внушает им, что все пороки сегодняшнего режима происходят из его неопытности в строительстве национальной государственности. Такая, видите ли, особенность у русской истории: империя сложилась у нас раньше национального государства. В Европе такие государства существовали столетиями, а у нас его никогда до самого 1990 г. не было.
Это, естественно, делает деятельность сегодняшней оппозиции беспредметной: минует молодость режима, минуют и болезни роста. Что, однако, если вовсе не была изначально Россия имперским монстром в европейской семье? Что если шло здесь государственное строительство точно по той же модели, что и в Европе, и национальное государство сложилось у нас задолго, за столетие, до империи (это к вопросу о том нужна ли оппозиции история)? Что, короче говоря, если Павловский намеренно вводит гостей в заблуждение?
Но действительное коварство его уловки в другом. Ибо вычеркивая это столетие из русской истории, вычеркивает он из нее и зарождение в России либеральной оппозиции, и ее доблестную, растянувшуюся на четыре поколения борьбу против надвигавшейся на страну деградации. Вычеркивает атлантов, на чьих плечах могла бы – должна была бы – стоять сегодня оппозиция. Тех, чье эпохальное поражение следовало бы изучать в школах. Хотя бы потому, что искалечило оно судьбу страны на столетия вперед, изменило ее до неузнаваемости.
Две вещи, однако, должен я сперва объяснить читателям. Они могут показаться неожиданными. К сожалению, у меня нет возможности их здесь доказывать. Придется поверить мне на слово (впрочем, в трилогии все это объяснено подробно).
Во-первых, тогдашняя Россия (Московское государство XV- первой половины XVI веков) была очень-очень северной страной. Не только хозяйственный и культурный ее центр располагался тогда на севере, но и политически походила она скорее на Швецию, чем, скажем, на Польшу. Во всяком случае ее политическое устройство ничем, по сути, не отличалось от устройства ее северных соседей – Швеции, Дании или Норвегии. И империей там не пахло.
Во-вторых, строительство национального государства в Москве совпало с так называемым «вторым изданием крепостного права». За превращение Западной Европы «во всемирную фабрику», объясняет Иммануил Валлерстайн, ее Восток заплатил превращением «во всемирную кладовую» – и тотальным закрепощением крестьянства.
Но как всякий глобалист, Валлерстайн упустил из виду маленькую деталь: ничего подобного не случилось в Северной Европе, Ни в Швеции, ни в Дании, ни в Норвегии, ни в Финляндии крепостничество не стало тотальным, осталось явлением спорадическим. Единственным исключением из этого «северного правила» была Россия.
Целое столетие кол*****сь она перед роковой альтернативой. Долгие годы защищала ее от этой судьбы «крестьянская конституция» Ивана III, Юрьев день, согласно которому две недели в ноябре крестьяне имели законодательно утвержденное право уходить от своих лендлордов. Уходили, конечно, и от жадных помещиков, но главным образом от крупнейшего, и самого агрессивного землевладельца страны – церкви. Уходили, как правило, на боярские земли.
Удивительно ли, что церковь ненавидела Юрьев день? И что в защиту неприкосновенности церковных земель – и закрепощения крестьян – возникло мощное движение «иосифлянства» (по имени его лидера, настоятеля Волоколамского монастыря Иосифа Волоцкого)? И негласным его девизом, едва прикрытым флером «борьбы с ересью», стала отмена крестьянской свободы?
Для этого требовалось, однако, ни больше, ни меньше, как разнести в куски все политическое устройство, завещанное стране ее первостроителем Иваном III. Для этого нужен был диктатор, самодержец, способный железной рукой смести все конституционные ограничения, отменить все законы. В двух словах, для этого нужна была самодержавная революция.
В конце концов иосифляне своего добились. Опричнина Ивана IV и была, если хотите, их ответом на «крестьянскую конституцию» Ивана III.
Конечно, это была Пиррова победа. Конечно, они создали монстра, изнасиловавшего и обобравшего церковь наравне со всеми другими «холопами», в которых поголовно превратились вдруг все подданные кровавого царя. Но я ведь не об этом.
Я о том, почему не удавалась самодержавная революция всемогущей, казалось бы, церковной иерархии на протяжении десятилетий. Коротко: потому, что страна сопротивлялась деградации. Политическим инструментом Сопротивления стала возникшая внутри церкви (а откуда еще могли тогда взяться грамотные, интеллектуально подкованные люди?) сильная антиордынская, антикрепостническая, «нестяжательская» оппозиция, ратовавшая наравне с крестьянской свободой и за отделение церкви от государства, и за свободу мысли. Либеральное, одним словом,, движение, первая, если хотите, «Европейская партия России», бесстрашно бросившая вызов всесильной иерархии.
Самым, кажется, ранним и самым известным из ее провозвестников был Сергий Радонежский. Ну, подумайте, зачем понадобилось бы Дмитрию Донскому испрашивать благословение на битву с Ордой у бедного монаха, пусть знаменитого, за тридевять земель, когда рядом, в Москве, были у него и митрополит, и официальная иерархия? Никакого секрета здесь нет. Просто иерархия эта была еще в ту пору фавориткой завоевателей, «проордынской» партией в тогдашнем московском истеблишменте.
Но годами не давал мне спать другой вопрос: как случилось, что именно Россия стала исключением из «северного правила»? Ведь и в Швеции, и в Дании, и в Норвегии церковь тоже была крупнейшим землевладельцем, чемпионом «стяжания», готовым на все ради приумножения своих земных богатств и закрепощения крестьян. И у них тоже были свои ретрограды-«иосифляне» и либералы-«нестяжатели», даром что назывались они там по другому. Только их «нестяжатели» победили, а в России они потерпели поражение. Почему?
* * *
Я очень хорошо знаю, что это совсем не та русская история, которую вы учили в школе и которую сейчас, в особенности в России, внушают вашим детям. Но я искренне надеюсь, что трудность таких вопросов не погасит ваш интерес к отечественной истории и вместе мы из всех ее загадок обязательно выберемся. В конце концов, другой истории у нас не было. И если мы и впрямь хотим ее сделать, как мы говорили, «основой идеологии сегодняшней оппозиции», в том числе и латентной, никуда нам от этих трудных вопросов не деться.
Пришла, похоже, пора собирать камни, говоря языком Экклезиаста. И для читателей – и для меня.
Мы отталкивались от факта. Один из самых изощренных апологетов режима, шеф Русского института Г.О. Павловский со своей командой (весьма, надо признать, квалифицированной) регулярно охмуряет влиятельных западных интеллектуалов.
Он внушает им, что все пороки сегодняшнего режима происходят из его неопытности в строительстве национальной государственности. Такая, видите ли, особенность у русской истории: империя сложилась у нас раньше национального государства. В Европе такие государства существовали столетиями, а у нас его никогда до самого 1990 г. не было.
Это, естественно, делает деятельность сегодняшней оппозиции беспредметной: минует молодость режима, минуют и болезни роста. Что, однако, если вовсе не была изначально Россия имперским монстром в европейской семье? Что если шло здесь государственное строительство точно по той же модели, что и в Европе, и национальное государство сложилось у нас задолго, за столетие, до империи (это к вопросу о том нужна ли оппозиции история)? Что, короче говоря, если Павловский намеренно вводит гостей в заблуждение?
Но действительное коварство его уловки в другом. Ибо вычеркивая это столетие из русской истории, вычеркивает он из нее и зарождение в России либеральной оппозиции, и ее доблестную, растянувшуюся на четыре поколения борьбу против надвигавшейся на страну деградации. Вычеркивает атлантов, на чьих плечах могла бы – должна была бы – стоять сегодня оппозиция. Тех, чье эпохальное поражение следовало бы изучать в школах. Хотя бы потому, что искалечило оно судьбу страны на столетия вперед, изменило ее до неузнаваемости.
Две вещи, однако, должен я сперва объяснить читателям. Они могут показаться неожиданными. К сожалению, у меня нет возможности их здесь доказывать. Придется поверить мне на слово (впрочем, в трилогии все это объяснено подробно).
Во-первых, тогдашняя Россия (Московское государство XV- первой половины XVI веков) была очень-очень северной страной. Не только хозяйственный и культурный ее центр располагался тогда на севере, но и политически походила она скорее на Швецию, чем, скажем, на Польшу. Во всяком случае ее политическое устройство ничем, по сути, не отличалось от устройства ее северных соседей – Швеции, Дании или Норвегии. И империей там не пахло.
Во-вторых, строительство национального государства в Москве совпало с так называемым «вторым изданием крепостного права». За превращение Западной Европы «во всемирную фабрику», объясняет Иммануил Валлерстайн, ее Восток заплатил превращением «во всемирную кладовую» – и тотальным закрепощением крестьянства.
Но как всякий глобалист, Валлерстайн упустил из виду маленькую деталь: ничего подобного не случилось в Северной Европе, Ни в Швеции, ни в Дании, ни в Норвегии, ни в Финляндии крепостничество не стало тотальным, осталось явлением спорадическим. Единственным исключением из этого «северного правила» была Россия.
Целое столетие кол*****сь она перед роковой альтернативой. Долгие годы защищала ее от этой судьбы «крестьянская конституция» Ивана III, Юрьев день, согласно которому две недели в ноябре крестьяне имели законодательно утвержденное право уходить от своих лендлордов. Уходили, конечно, и от жадных помещиков, но главным образом от крупнейшего, и самого агрессивного землевладельца страны – церкви. Уходили, как правило, на боярские земли.
Удивительно ли, что церковь ненавидела Юрьев день? И что в защиту неприкосновенности церковных земель – и закрепощения крестьян – возникло мощное движение «иосифлянства» (по имени его лидера, настоятеля Волоколамского монастыря Иосифа Волоцкого)? И негласным его девизом, едва прикрытым флером «борьбы с ересью», стала отмена крестьянской свободы?
Для этого требовалось, однако, ни больше, ни меньше, как разнести в куски все политическое устройство, завещанное стране ее первостроителем Иваном III. Для этого нужен был диктатор, самодержец, способный железной рукой смести все конституционные ограничения, отменить все законы. В двух словах, для этого нужна была самодержавная революция.
В конце концов иосифляне своего добились. Опричнина Ивана IV и была, если хотите, их ответом на «крестьянскую конституцию» Ивана III.
Конечно, это была Пиррова победа. Конечно, они создали монстра, изнасиловавшего и обобравшего церковь наравне со всеми другими «холопами», в которых поголовно превратились вдруг все подданные кровавого царя. Но я ведь не об этом.
Я о том, почему не удавалась самодержавная революция всемогущей, казалось бы, церковной иерархии на протяжении десятилетий. Коротко: потому, что страна сопротивлялась деградации. Политическим инструментом Сопротивления стала возникшая внутри церкви (а откуда еще могли тогда взяться грамотные, интеллектуально подкованные люди?) сильная антиордынская, антикрепостническая, «нестяжательская» оппозиция, ратовавшая наравне с крестьянской свободой и за отделение церкви от государства, и за свободу мысли. Либеральное, одним словом,, движение, первая, если хотите, «Европейская партия России», бесстрашно бросившая вызов всесильной иерархии.
Самым, кажется, ранним и самым известным из ее провозвестников был Сергий Радонежский. Ну, подумайте, зачем понадобилось бы Дмитрию Донскому испрашивать благословение на битву с Ордой у бедного монаха, пусть знаменитого, за тридевять земель, когда рядом, в Москве, были у него и митрополит, и официальная иерархия? Никакого секрета здесь нет. Просто иерархия эта была еще в ту пору фавориткой завоевателей, «проордынской» партией в тогдашнем московском истеблишменте.
Но годами не давал мне спать другой вопрос: как случилось, что именно Россия стала исключением из «северного правила»? Ведь и в Швеции, и в Дании, и в Норвегии церковь тоже была крупнейшим землевладельцем, чемпионом «стяжания», готовым на все ради приумножения своих земных богатств и закрепощения крестьян. И у них тоже были свои ретрограды-«иосифляне» и либералы-«нестяжатели», даром что назывались они там по другому. Только их «нестяжатели» победили, а в России они потерпели поражение. Почему?
* * *
Я очень хорошо знаю, что это совсем не та русская история, которую вы учили в школе и которую сейчас, в особенности в России, внушают вашим детям. Но я искренне надеюсь, что трудность таких вопросов не погасит ваш интерес к отечественной истории и вместе мы из всех ее загадок обязательно выберемся. В конце концов, другой истории у нас не было. И если мы и впрямь хотим ее сделать, как мы говорили, «основой идеологии сегодняшней оппозиции», в том числе и латентной, никуда нам от этих трудных вопросов не деться.